WWW.FST.MY1.RU

Сегодня

Добро пожаловать!

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ТРАНСФОРМАЦИЙ

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Ðåéòèíã LegProm.Ru HotLog EOMY TOP 100 bigmir)net TOP 100 Rambler's Top100 Яндекс цитирования Участник Премии Рунета 2009 www.socio.isu.ru www.socio.my1.ru
Page copy protected against web site content infringement by Copyscape

COPYRIGHT © 2009-2013 КАФЕДРА ГОСУДАРСТВЕННОГО И МУНИЦИПАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ИСН ИГУ





Пятница, 29.03.2024, 13:35
| RSS
Феноменология социальных трансформаций
Главная
Материалы конференций и семинаров


Главная » Файлы » МАТЕРИАЛЫ КОНФЕРЕНЦИЙ » КУЛЬТУРА И ВЗРЫВ: СОЦИАЛЬНЫЕ СМЫСЛЫ В ТРАНСФОРМИРУЮЩЕМСЯ ОБЩЕСТВЕ

Символ и трансформация: основные подходы
[ Скачать с сервера (57.5 Kb) ] 07.03.2010, 13:35
Символ и трансформация: основные подходы
О.А. Кармадонов

Символическая природа социальных изменений и ее более или менее сознательное использование разного рода реформаторами достаточно очевидны и отмечались уже исследователями феномена, хоть и не часто, и преимущественно в теоретическом аспекте. По словам Здислава Маха, - «Символические структуры имеют репутацию консервативных факторов. Действительно, есть много примеров того, как они не изменяются одновременно с другими аспектами социальной жизни, несмотря на трансформацию политической или экономической систем. Само понятие традиции, являющееся сущностью обычая, ритуалов, или религии, подразумевает скорее продолженность, нежели радикальную смену. Тем не менее, когда внутри системы происходят изменения, группа, обосновывающая и осуществляющая их, использует именно символические формы для того, чтобы оправдать введение новых норм и ценностей, трансформацию баланса власти, и легитимировать новый социальный порядок» [6, 50].
Уделяется внимание трансформационному аспекту функционирования символических систем и в таком относительно недавно сложившемся направлении социального теоретизирования, как дискурс-анализ. Как отмечают комментаторы, теория дискурса убедила многих ведущих теоретиков обратить внимание на такие проблемы, как парадигматика знания, формирование идентичности, дискурсивное конструирование норм, ценностей и символов. Данное стремление было обусловлено, в том числе, и «растущим признанием тесного переплетения языка и политики в процессе социетальной трансформации. Социальные и политические события меняют наш словарь, а лингвистические и риторические инновации облегчают продвижение новых политических стратегий и проектов. …В процессе дискурс-анализа задаются следующие вопросы: что люди делают со своими сообщениями? Каким образом мнения становятся устойчивыми представлениями? Как разрушаются альтернативные версии представлений о мире?» [3].
Трудно, на наш взгляд, переоценить роль трансформации символических комплексов в действиях социальных групп, стремящихся либо удержать власть, либо завладеть ею. Позволим себе вновь процитировать Маха: «Группа, заинтересованная в изменении символической модели мира, поддерживаемой другими участниками социальной системы, использует символические формы для создания реальности, соответствующей желаемому положению вещей. Символы представляют новые идеи и ценности и комбинируют их внутри новых контекстов, наполняя эмоциями и создавая символическую реальность – их интерпретацию мира, которая, будучи принятой, становится частью этого мира, и, тем самым, основанием восприятия и действия. Именно таким образом символы становятся активными факторами в социальном изменении» [6, 51]. Еще раньше данная проблема ставилась Дэвидом Расмуссеном, который рассматривал символ в качестве «лингвистического агента для социально-политической трансформации», основным условием которой он, - вполне справедливо, на наш взгляд, - считал, прежде всего, трансформацию сознания [7, 80]. Расмуссен отводил символу в этом процессе центральную роль, и сформулировал четыре основных праксиологических измерения символической обусловленности трансформаций: 1) символ, как определяющий движение от технической к диалектической рациональности, 2) символизм утопических спекуляций, 3) значение символа для формирования социальной группы, и 4) символ, как структурная мотивация социальных трансформаций. Наиболее интересными, в контексте нашего исследовательского проекта, представляются второе и четвертое измерения. Утопическая спекуляция обладает, согласно Расмуссену, мощным мотивационным потенциалом именно благодаря своему символическому содержанию. Ученый выделяет, в этой связи, две основные стадии трансформации, где первая есть «фаза незнания», когда группа, или общество в целом, не осознают проблематичность своего положения – дискриминации, экономической депривации, вторая же – «фаза открытия», на которой происходит осознание своей ситуации, и возникает мотивация к изменению, инициированная универсальными символами свободы и гармонии. Первую стадию американский исследователь называет «дорефлективной», и, соответственно, вторую – «рефлективной» [7, 87]. Структурная мотивация, согласно Расмуссену, определяется «над-историческим» паттерном человеческого действия, под которым он подразумевает архетипический сюжет восстания сыновей против отца. «Убийство Бога», как буквально торжествующий атеизм, или как периодические смены сознания вообще, трактуется им именно в контексте архетипа сыновнего неповиновения, причем, трансформация происходит, по его мнению, всегда в виде повторения. Характерен подход Расмуссена к проблеме мотиваций и содержания такого «когнитивного бунта»: «Как социально-политический конструкт, символ является ответом на человеческую потребность, сформированную в виде мыслительного постулата, поскольку никогда в истории она не была удовлетворена полностью – потребность в освобождении. Рассматриваемая в социально-политическом контексте, трансформация, стимулированная символом, ведет к переживанию освобождения. Социальное и индивидуальное конструирование реальности через символы соответствует категории свобода» [7, 96]. Вместе с тем, американский исследователь не переводит концепт «свобода» в гносео-психологическую плоскость, используя его, главным образом, для характеристики состояния сознания социальной группы, переживающей депривацию и «отрефлектировавшей» собственное положение.
Значительное место символический компонент социальных изменений занимает в работах Шмуэля Эйзенштадта. Причем, важным представляется то, что израильский ученый, при рассмотрении логики и характера социальных трансформаций, определяет в качестве наиболее эвристичного, по его мнению, подхода - теоретическую «конвергенцию символических и институциональных характеристик социальной организации» [14, 67]. Строго говоря, Эйзенштадт предпринимает попытку синтеза структуралистских, интеракционистских и функционалистских трактовок социального изменения. В качестве одного из основных концептуальных узлов этого синтеза исследователь использует идею дифференциации «центра» и «периферии». «Центр», согласно этому подходу, представляет собой некую центральную зону, конденсат символов, ценностей и верований данного общества, обладающий решающим значением в определении его структурных характеристик, содержания и типов социальных взаимодействий, и общих мировоззренческих ориентаций. Эйзенштадт, в соответствии с положениями структурализма, использует в своих рассуждениях категорию «символических кодов» – наборов определяющих представлений, воздействующих на критерии основных норм социального взаимодействия и формирующих макросоциальный порядок. Именно в построении такого порядка, согласно ученому, «наиболее полно происходит переплетение символических и организационных аспектов социальной жизни, которое институционально локализуется в «центрах общества» [4, 79]. Наиболее важным следствием формирования «центров» является, по Эйзенштадту, институционализация символов общества, наиболее соответствующих задаче систематизации стремлений к социокультурному порядку и участию в нем. Исследователь (вслед за Парсонсом, мы полагаем) выделяет когнитивный, оценочный, и аффективный аспекты символизирования, «сфокусированного, в периоды трансформаций, на амбивалентностях, присущих конкретизации моделей социокультурного порядка, и на дилеммах человеческого существования и социальной жизни» [5, 170]. «Символические коды» рассматриваются Эйзенштадтом как составляющие «скрытой структуры» социальной системы, определяющие ее границы и организационные потребности общества, обеспечивающие осуществление основных функций, постоянство границ и возможные направления изменений (различные общества, согласно исследователю, формируют различные способы изменений). Именно институционализация основополагающих норм социального взаимодействия не только обеспечивает, по мнению социального мыслителя, поддержание динамического равновесия системы, но и создает возможность возникновения напряженности, конфликтов и противоречий, ведущих к изменениям. Символы коллективной и индивидуальной идентичности, конструируемые в процессе институционализации кодов, не являются, по Эйзенштадту, простой данностью. Они постоянно переустанавливаются и переконструируются, что проявляется особенно зримо в ситуациях глубоких социальных и культурных изменений, когда культурные традиции, артефакты и организации «усложняются и артикулируются, как в своем содержании, так и в использовании» [5, 165-166]. Рассматривая собственно императивы трансформаций, ученый говорит, по сути, о возникновении альтернативных символических сводов, носителями которых является некая заинтересованная в перераспределении ресурса власти группа, бросающая вызов существующему порядку вещей - доминирующему символическому своду и его носителям – правящей группе. «Темы протеста, формирующиеся в каком-нибудь обществе, - говорит ученый, - имеют тенденцию оспаривать те коды или ориентации, которые наиболее полно институционализированы… Системные изменения могут осуществляться при прямом столкновении между официальной элитой и группами, предлагающими иные модели социального порядка и новые коды» [4, 88-89]. Отметим, что «наиболее полная институционализация» - это и есть та ситуация рутинизирования символических форм, или символизация, о которой мы говорили в предыдущем разделе. Именно эта ситуация и создает необходимость и потребность в новом символизировании, или в «новых кодах». Эйзенштадт особо отмечает тот факт, что в периоды социальных потрясений люди становятся особенно чувствительны к символам и сообщениям, через которые символизируется социальный порядок, существующий, или вновь возникающий. Человек становится в большей степени восприимчивым к тем, кто предоставляет ему новые символы, от которых он ждет подтверждения «смысла его опыта с точки зрения широкого фундаментального, космического, социального, или политического порядка» [5, 170]. Импульсы к социальному изменению, возникают, согласно исследователю, с ростом структурной дифференциации общества, и определены такими изменениями в символической сфере, как: 1) отделение господствующих символов от их первоначальных значений; 2) формирование независимых символических систем (например, религиозных или философских) и их дифференциация в соответствии с символическим содержанием и методами концептуализации задач и решений; 3) нарастающее сомнение в исходных предпосылках существующих (официально) постановки и решения задач; и 4) растущая символическая и институциональная, а не только пространственная, дифференциация между центром (или центрами) и периферией [4, 99].
Таким образом, символическая составляющая не просто является, согласно Эйзенштадту, одним из сущностных компонентов социальных трансформаций, но выступает и главным стимулом и условием таковых. Более того, именно Эйзенштадт осуществляет, по сути дела, синтез, условно говоря, «собственно символических» и «собственно институциональных» характеристик социального изменения, демонстрируя, тем самым, во-первых, самую возможность такой интеграции или «взаимоперевода» (Ю.М. Лотман), а, во-вторых, четко артикулируя как институциональную природу символа, так и символический характер любых институтов. Именно последнее обстоятельство предоставляет нам право и возможность говорить о допустимости и эвристической значимости сочетания подходов к трансформации символа и неоинституциональной парадигмы на новых основаниях, при которых проблематика символического выводится из разряда умозрительного раздела социальной философии в её активистские, собственно социологические области, с присущим им вниманием к социальной детерминированности, а неоинституциональная теория получает должное развитие и инструментальное обоснование своей трансформационной компоненты.
В отечественной науке символическая составляющая социальных изменений наиболее четко артикулирована, прежде всего, в работах таких авторов, как С.Г. Кара-Мурза, и Б.И. Колоницкий. Известный отечественный исследователь С.Г. Кара-Мурза говорит о символических аспектах манипуляции сознанием в период реформирования отечественного общества в конце прошлого века [см.: 1], истолковывая его в терминах внешней агрессии - масштабной психолого-идеологической подрывной операции Запада. Петербургский ученый Б.И. Колоницкий исследует через символическую призму другой реперный момент отечественной истории – революцию 1917 года. Конфликты этого периода рассматриваются им не только как столкновение основных политических партий, борющихся за контроль над государственными институтами, но и как комплекс «стихийных» движений, самоорганизация которых происходила вокруг политических символов - «старых» и «новых». Соответственно, в центре внимания данного исследователя оказываются конфликты вокруг государственных символов, военных и военно-морских флагов, государственных наград и форм одежды, названий улиц и кораблей, песен и форм обращения [см.: 2].
Мы, в свою очередь, определяем символ как обобщенное представление о ком-либо, чем-либо, основанное на интеллектуальном и витальном опыте индивида и/ или общности, заключающее в себе способ выражения, результат выражения и образ переживания. Символ может быть перцептивным (смутным чувством), апперцептивным (четким концептом), существующим в сознании и психике своего носителя (индивида, общности), что может быть определено в качестве «неосязаемого социального дискурса», либо быть заключенным в каких-то культурных формах - живописи, музыке, скульптуре, архитектуре, народно-прикладном творчестве, что представляет собой «осязаемый социальный дискурс». Вместе с тем, разделение это весьма условно, символ сознания, психики есть одновременно и символ культурных форм, говоря точнее - он постоянно совершает ротацию из неосязаемого в осязаемый социальный дискурс, и обратно. Другими словами - определенное восприятие мира производит определенные культурные формообразования и последние, затем, производят определенное восприятие мира. Данная дефиниция может также быть расширена через включение в неё, с учетом положений неоинституционализма, и структурных феноменов, то есть, пролонгированных социальных практик, направленных на удовлетворение определенных социальных потребностей, и реализующихся на основе как формальных, так и неформальных норм и правил, короче говоря – социальных институтов. Учитывая, что в собственно неоинституционализме трансформационная составляющая является наименее развитой частью, мы полагаем, что наше понимание символа предоставляет возможность анализа институтов именно в процессном, трансформационном измерении.


Список использованной литературы: 
1. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Эксмо, 2003. – 526 с.
2. Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры Российской революции 1917 года / Б.И. Колоницкий.- СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. - 352 с.
3. Русакова О.Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса: опыт классификаций [Электронный ресурс] / О.Ф. Русакова: Электронное научное издание «Аналитика культурологии». - 2008. - №2(11). URL: http://www.analiculturolog.ru (дата обращения: 29.05.2009).
4. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ: Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Эйзенштадт. - М.: Аспект Пресс, 1999. – 416 с.
5. Eisenstadt, S.N. Symbolic Structures and Social Dynamics. With Special Reference to Studies of Modernization / S.N. Eisenstadt, I. Rossi (ed.) Structural Sociology. New York: Columbia University Press, 1982. - P. 149 – 179.
6. Mach, Z. Symbols, Conflict, and Identity: Essays in Political Anthropology / Z. Mach. - Albany: State University of New York Press, 1993. – 160 p.
7. Rasmussen, D.A. Symbol and Interpretation / D.A. Rasmussen. - Hague: Martinus Nijhoff, 1974. – 106 p.

Категория: КУЛЬТУРА И ВЗРЫВ: СОЦИАЛЬНЫЕ СМЫСЛЫ В ТРАНСФОРМИРУЮЩЕМСЯ ОБЩЕСТВЕ | Добавил: Админ
Просмотров: 2891 | Загрузок: 642 | Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

COPYRIGHT © 2024 КАФЕДРА РЕГИОНОВЕДЕНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ ИСН ИГУ